Ловля на берегу Подыванского озера

Сидели вот уже часа два, а поклевки не видели. Солнце клонилось к закату. Ветер стих. В воде как в зеркале отражались медленно плывущие по небу перистые облака. Вдали за озером спокойно и величаво несла свои воды река Вага.

На ее необозримом просторе тут и там гнездились островки, то наподобие затонувшей шапки кустарников, то в виде черной косы с острыми углами. Ровная лента илистой жижи опоясывала берег. Знакомая волнующая весенняя картина!

А поплавки по-прежнему стояли неподвижно. Стало скучно.

— Что это сегодня не видно Ивана Дмитриевича? — спросил Андрей Ильич.

Я посмотрел в сторону города. Как раз в этот момент на склоне горы появилась знакомая нам фигура.

— Плывет...

Надо сказать, что Иван Дмитриевич был человеком степенным во всех отношениях. И должность у него была почтенная — участковый народный судья, и ходил он с чувством собственного достоинства, и за костюмом очень следил.

А говорил так, будто делал своему собеседнику особое одолжение. В соответствии с установленным для себя режимом вечерами он всегда гулял на свежем воздухе, и путь до Подыванского озера был его постоянным маршрутом.

Здесь, на песчаном обрыве, облокотившись на изгородь, он любовался полноводной красавицей Вагой и попутно с полчаса беседовал с рыболовами. Вот и сегодня он остановился сзади нас, слегка кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, и, ироничедки улыбаясь, произнес:

— Ну-с, по-прежнему... хе-хе... бездействуете?
В сущности он был незлым человеком. Он только никак не мог понять нашего увлечения рыбной ловлей. Все его насмешки имели одну цель: убедить нас бросить это «пустое» занятие.
— Тихое помешательство,— продолжал Иван Дмитриевич.— Часами сидеть над удочками и смотреть в воду — это... простите, но это ненормально и свойственно только свихнувшемуся человеку. Мне жаль вас
Он остановился и настороженно посмотрел на нас: не обиделись ли? Начало было не новым, и мы оставили вызов без ответа. Какой смысл возражать человеку, всему существу которого чужда спортивная страсть? Но наше молчание не устраивало Ивана Дмитриевича. Выждав небольшую паузу, он повел атаку с другой стороны:
— И чего вас привязало к этому озеру? Тут и рыбы-то нет. Мой приятель не выдержал:
— Да знаешь ли ты, сколько здесь окуня?
Иван Дмитриевич покосился на пустой садок, лежавший возле меня.
— Не вижу...
— А ты подойди сюда и увидишь.
С опаской за свой костюм Иван Дмитриевич перелез через изгородь и спустился к воде. Мы потеснились, но он отказался присесть на доску, боясь испачкать брюки.
— Слушай,— начал вразумлять его Андрей Ильич.— Рано весной окунь большими массами устремляется в верховья рек для нереста. Любимое его место для икрометания — затопленные кусты ивняка, а здесь, как видишь, их много. С неделю тому назад все они были под водой, и вот в половодье-то сюда и зашел окунь, причем в большом количестве. Я, батенька мой, рыбачу здесь больше двадцати лет, и не бывало такой весны, чтобы я вернулся домой без окуней!
— Допустим,— согласился Иван Дмитриевич.
— В конце концов не в этом дело. Мне непонятно, как можно так много времени отдавать рыбалке и тем самым лишать себя всех других удовольствий. Не кажется ли тебе, что дни, проведенные на реке, можно вообще вычеркивать из жизни, как бесполезно прожитые?
— Ты никогда в жизни не рыбачил, потому так и рассуждаешь. А для меня рыбалка — это время самых богатых и своеобразных переживаний. Не говоря уже о постоянном общении с природой, сколько радостей, а подчас и разочарований выпадает на твою долю, когда ловишь крупную рыбу!

О-о!

Андрей Ильич воодушевился и даже встал с доски, на которой сидел.

— Представь себе, что ты случайно подсек солидную рыбину. Ее не видно, ты только по руке чувствуешь, какая она большая.

Казалось бы, чего проще, взял, да и выбросил ее на берег. Э нет!Хоть ты и силен, а совладать с ней не так-то легко. Не хочет она идти на берег — и все тут. Вот когда начинается борьба! Тобой овладевает такой азарт, что дух захватывает. Тут, брат, силой не возьмешь, нужна ловкость и выдержка.

Такая, казалось бы, небольшая по сравнению с тобой живность заставит тебя много раз перейти от надежды к отчаянию, прежде чем ты окажешься победителем. И стоит хоть один раз это испытать, как тебя снова и снова станет тянуть на рыбалку. Иван Дмитриевич пожал плечами и повернулся ко мне.

— И вы, конечно, тоже разделяете точку зрения нашего несчастного друга?

Я не успел ответить, так как поплавок крайней удочки неожиданно исчез. Я подсек и выбросил на берег первого окуня.

— Окунь? — несколько оторопело произнес Иван Дмитриевич, но тут же вернулся к своему ироническому тону.— Мда... Это, конечно, «победа» — одна рыбка за весь вечер...

В этот момент вздрогнул один из поплавков моего соседа. Он дернулся раз, другой и сначала медленно, а потом все уверенней пошел в сторону и вглубь. Без излишней торопливости Андрей Ильич встал и взялся за комелек удилища.

Подсек он только тогда, когда поплавок совсем скрылся из виду. Но окунь оказался на редкость упрямым. Его рывки были так резки и неожиданны, что рыболов не решился тащить его сразу, а стал вываживать постепенно, выбирая лесу из воды.

Я взглянул на нашего гостя. Все лицо его было странно напряжено, глаза округлились. Руками и корпусом он словно понуждал Андрея Ильича действовать решительнее. Из открытого рта болельщика вырывались какие-то нечленораздельные звуки.

Рыба сильно сопротивлялась, и от моего приятеля потребовалась вся сноровка опытного удильщика, чтобы справиться с ней.

— Вот и все,— просто сказал Андрей Ильич, когда здоровенный окунь оказался на берегу.
— Ты... ты почему так долго не тащил? Ты же мог его упустить! — почти выкрикнул Иван Дмитриевич.

Андрей Ильич улыбнулся, не торопясь надел на крючок червя, поплевал на него, забросил удочку на старое место и только тогда спокойно сказал:

— Я не малый ребенок, в руках у меня непалка, а гибкое удилище, и на нем не веревка, а тонкая леса, которая того и гляди лопнет.

И вываживание крупной рыбы — это не такое простое дело, как тебе кажется. Впрочем, что с тобой говорить! Ты же все равно ничего не поймешь. Иван Дмитриевич хотел что-то сказать, но промолчал и насупился.

— Скажи-ка лучше вот что: когда ты собираешься в отпуск? — спросил его Андрей Ильич.
— На днях. Два вечера уже подгоняю дела.
— И чем же думаешь заняться? Поедешь куда-нибудь?
— Не знаю. Пока не думал.

Я вытащил еще пару хороших окуней. Разговаривая, Андрей Ильич тоже вытягивал одну рыбу за другой. Похоже, что начался настоящий клев. Садок быстро наполнялся. Изредка я поглядывал на Ивана Дмитриевича: недавнее волнение его не повторялось, он был задумчив и делал вид, что внимательно разглядывает кончики своих до глянца начищенных ботинок.

Но каждый раз, когда кто-либо из нас подсекал и вытаскивал очередную добычу, он поднимал глаза, и в них на секунду вспыхивал огонек. Так продолжалось около часа, потом наступило затишье: клев прекратился.

— Займись-ка ты во время отпуска рыбной ловлей,— предложил я. Андрей Ильич меня поддержал.
Иван Дмитриевич внимательно посмотрел на нас и ничего не ответил, а потом спросил:

— Почему вы сегодня устроились не на своем месте?
— Опоздали. Раньше нас его занял один рыболов,— сказал Андрей Ильич и посмотрел в сторону тех кустов, около которых мы обычно сидели.
— Э-э, да он, кажется, уходит. Пойду-ка я посижу еще немного там,— и, захватив удочки, он ушел.

Прошло минут пять. Мне захотелось курить, но я вспомнил, что отдал спички своему приятелю.

— Иван Дмитриевич,— обратился я к нашему гостю,— ты посиди тут недолго, а я схожу к Андрею Ильичу за спичками.
— А-а... если клюнет?
— Клюнет, так вытащишь.
— Я не умею. Да и вообще...
— Что «вообще»? Тащи точно так, как это делал Андрей Ильич, ты же видел? Только не рви.
Иван Дмитриевич растерянно посмотрел на меня.
— Ужасного ничего не может случиться,— ободряюще похлопал я его по плечу. И ушел.

А Андрей Ильич намеренно задержал меня около себя:

— Обожди, поклевка у него вот-вот должна быть. Интересно, что он будет делать.

Неожиданно в полной тишине раздался крик: «Помогите!» Я со всех ног бросился в сторону, откуда послышался этот вопль. Еще на бегу я увидел, как Иван Дмитриевич, согнувшись дугой, выбросил далеко на берег рыбу и затем навалился на нее всем телом. Бледный и как-то виновато улыбающийся, он все лежал и смотрел на меня, когда я подошел к нему вплотную.

— Окунь...— шептали его губы. От волнения он задыхался. Полагая, что под ним очень солидный экземпляр, я помог ему встать и чуть не расхохотался: рыба весила не больше двухсот граммов.

Но вид у Ивана Дмитриевича был настолько победоносным, что я, с трудом сдержав душивший меня смех, вместо упрека за лишний переполох, стал показывать новоявленному рыболову, как надо извлекать крючок из пасти окуня. Подошел Андрей Ильич.

— Понижаешь... понимаешь...— стал оправдываться еще не успокоившийся Иван Дмитриевич: — я его тащу к берегу, а он упирается и... прямо вырывает удочку из рук.
— Ладно, ладно. Нечего мне сказки рассказывать. Видели мы, какого страха он на тебя нагнал,— и Андрей Ильич необидно рассмеялся.— Ты лучше погляди на себя: на кого ты похож?

От падения на влажный глинистый берег костюм судьи стал неузнаваем: брюки были смяты, на пиджаке расплылись мокрые желтые пятна, налипла рыбья чешуя, галстук съехал куда-то набок.

— Неважно это...
— Как неважно? — не отставал Андрей Ильич.— Холостяком живешь-то! Теперь до ночи чистить да утюжить самому придется.
Иван Дмитриевич только досадливо махнул рукой. Мой приятель незаметно подмигнул мне:
— А не пора ли нам, друзья, сматываться?
Иван Дмитриевич торопливо вытащил из внутреннего кармана часы и энергично запротестовал:
— Рано, рано! Только начало девятого, клев еще не кончился.
— Ну что ж. Посидим еще с полчасика,— со вздохом произнес Андрей Ильич и, хитро улыбаясь, пошел на свое место.
— Хорошо ему рассуждать,— волнуясь, говорил мой сосед,— сколько на своем веку он вытащил таких окуней, а я — первый раз в жизни...

Он внезапно умолк. Его глаза с тревогой и надеждой уставились на покачнувшийся поплавок. Когда стало ясно, что это поклевка, он просительно взглянул на меня. Я только кивнул головой, и Иван Дмитриевич быстро вскочил.

— Стой, не торопись! Осторожно бери рукой комелек. Так. Подожди, не дергай, дай забрать. Теперь небольшим рывком делай подсечку. Так. Стой, стой, леску порвешь! Дай походить на кругах.
— Уйдет, уйдет...— шептал Иван Дмитриевич.
— Перекинь удочку влево, не давай в кусты заводить,— продолжал подсказывать я.— Так. Теперь вправо... на себя... поднимайся по берегу и не торопясь выбрасывай! Вот и все.

Этот окунь был значительно больше предыдущего. Схватив его дрожащими руками и то вытягивая их перед собой, то прижимая к груди, Иван Дмитриевич просто захлебывался от радости:

— Понимаешь, по руке все передается... Тяжелая штука и здорово упирается. Как рванет, как рванет! Но я, конечно, крепко держу, а он и туда и сюда... по кругу, как конь на поводу...
— И он еще долго рассказывал мне о своих переживаниях.

***********************

Прошел месяц. Мы с приятелем давно уже распростились с Поды-ванским озером и перебрались на реку, где несколько задержавшийся с началом клев окуня был не менее интенсивным; а главное более продолжительным. Ивана Дмитриевича мы нигде не встречали.

Но вот сегодня, когда я один сидел на берегу, подходит кб мне Андрей Ильич и говорит:

— Знаешь, кого я сейчас видел? Ивана Дмитриевича!
— Неужели? Где?
— Я пошел на рыбалку новой дорогой, мимо Подыванского озера. Смотрю, сидит в кустах на нашем старом месте, рыбачит! Я — к нему. Разговорились. Представь себе, весь свой отпуск изо дня в день с раннего утра и до потемок он провел на озере.

Сам понимаешь, какой там сейчас клев. А он сидит и сидит. Изловит пару мелких оку-нишек, сорожку да еще какую-нибудь мелочь — и доволен. Я его спрашиваю: «Почему не идешь на реку?» А он мне: «А вдруг тут большой окунь подойдет».

—«Нетздесь сейчас хороших окуней; все в реку по протоке вышли».
—«Неправда,—говорит,—сколько крупных всплесков я здесь не раз наблюдал!»
— «Так это язи или щуки, а у них жор еще не начался. Пойдем лучше на реку, там обязательно крупного окуня изловишь». Не идет! Никак не мог уговорить. Ну, таких упрямых рыболовов я еще не встречал.

— Что ж ты хочешь,— ответил я ему,— он сам утверждал, что у всех рыболовов тихое помешательство, а ведь он теперь тоже рыболов.
— Нет, брат, с ним происходит что-то другое.
— Что такое?
Андрей Ильич помолчал, распутывая узелок, затянувшийся на леске, а потом сказал
— Ну, с нами-то он всегда запросто — не первый год знаем друг друга. А вообще-то с людьми... Ты же сам помнишь, как он...

Я усмехнулся:

— Да, любит этак... снисходить.
— Вот именно снисходить! А тут,— Андрей Ильич недоуменно поднял брови,— ребятишек вокруг него собралось десятка полтора.

Крючки им раздает. Одному парнишке в кустах места не хватило, на открытом берегу с удочкой устроился — ну солнце в глаза, поклевки не видно... Так Иван Дмитриевич ему на голову свою шляпу нахлобучил. Ребята смеются: «Васька у нас теперь судья!» И Иван Дмитриевич смеется с ними...

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

Мой приятель забросил обе удочки, сел рядом со мной и уклончиво сказал:

— А я и сам не знаю... Но, видишь ли, рыбалка — это такое дело...

Поплавок его удочки неожиданно нырнул и потянул за собой лесу. Андрей Ильич поднялся и неторопливыми уверенными движениями начал вываживать крупную, сильную рыбу.